Шрифт:
Закладка:
Осмотр Белого дома и владений Романкока привел его в еще большее уныние - дома и земля находились в ужасном состоянии, и единственное, чего он смог быстро добиться, - это изменить название последнего на менее оскорбительное Романкок. Оба его старших мальчика служили в армии - Кьюстис был на Западе, Руни собирался присоединиться к экспедиции в Юту, чтобы покорить мормонов (тот факт, что она называлась "Ошибка Бьюкенена", достаточно говорит о ее месте в американской истории), - и Ли счел нужным дать обоим мальчикам возможность уйти из армии и немедленно вступить во владение своим наследством, но оба отказались. Кэстис великодушно послал отцу "документ на Арлингтон и все остальное имущество, унаследованное по завещанию его деда", рассудив, что его отец, безусловно, должен владеть Арлингтоном, если уж он потратил столько времени и сил на его восстановление. Ли вернул документ с ласковым благодарственным письмом, характерно добавив, что сожалеет о "расходах, которые вы понесли [на составление документа], которые, боюсь, в этой стране весьма значительны, поскольку я желаю вам сберечь все ваши деньги". . . . Боюсь, что ежедневная нужда в деньгах сделала меня скупым".
Легкий родительский укор нехарактерен для переписки Ли со своими детьми, но, хотя он был неизменно щедрым отцом, если и была у него какая-то тема, то это растрата небольших сумм денег. Несомненно, его раздражение покойным тестем делало эту тему еще более болезненной для него.
Как бы ни было трудно справляться с многочисленными проблемами поместья Кьюстисов, ничто не причиняло Ли таких страданий и не портило его репутацию так сильно, как рабы его тестя.
Конечно, в то время ни один предмет не был так склонен к моральным дилеммам, как рабство. Ли, владевший всего несколькими рабами, в основном семейными слугами того или иного рода, не имел практически никакого опыта общения с недовольной рабочей силой из почти 200 человек, которые составляли значительную часть стоимости поместья Кьюстисов. Как военный Ли не был солдафоном, но когда он отдавал приказ, как бы вежливо он ни был передан, он ожидал, что его выполнят. К несчастью для Ли, рабы Кэстисов не были курсантами Вест-Пойнта - они давно привыкли к нежеланию покойного хозяина уделять пристальное внимание их работе, и их возмущало пристальное внимание Ли и его планы по извлечению прибыли из земель Кэстисов, которые, конечно же, зависели от их труда. Соседи жаловались, что рабы Кэстисов были нерадивыми, избалованными и дерзкими, и это, конечно, правда: не считая того, что мистер Кэстис проявлял спорадический интерес к своим различным сельскохозяйственным увлечениям, таким как разведение овец, он позволял своим рабам делать практически все, что им заблагорассудится. Они сами возделывали свои сады, а не ухаживали за его землями; они могли ловить рыбу, как им заблагорассудится; по мнению большинства наблюдателей, они управляли мистером Кьюстисом, а не наоборот.
С таким положением дел Ли не мог смириться хотя бы потому, что речь шла о наследстве его жены и детей. Для сравнения: две молодые женщины были проданы работорговцем Джозефом Бруином из Александрии (штат Вирджиния) за 2250 долларов, что в пересчете на сегодняшние деньги составляет не менее 40 000 долларов. Если бы Ли удалось продать полдюжины рабов Кэстисов в близлежащей Александрии, он смог бы одним махом расплатиться со всеми долгами поместья и получить деньги для наследства своих дочерей. Но ни условия завещания, ни его собственный благородный характер не позволили ему подумать об этом. Вместо этого за пять лет до того, как рабы Кэстиса должны были быть освобождены, Ли нанял некоторых из них для работы в других местах. Это было вполне обычной практикой, особенно в северной Вирджинии, где на многих плантациях рабов было больше, чем требовалось, но это вызывало горькое возмущение рабов. В конце концов, рабы Кэстисов уже два поколения жили в Арлингтоне под началом одного хозяина. Некоторые из старших помогали строить дом; у них сложились семьи и дружеские отношения; они были одной общиной. Рабы, которых сдавали в наем, внезапно разлучались с родителями, с супругой и детьми, с друзьями - их отправляли в незнакомое место на милость жестокого надсмотрщика или, по крайней мере, надсмотрщика, решившего выжать из них все возможное. Большинство из них не умели ни читать, ни писать, а если бы и умели, никто не стал бы отправлять им письма домой или доставлять их.
Это очень деликатная тема, потому что в период между 1800 и 1860 годами произошла огромная вынужденная миграция. От 800 000 до 1 миллиона рабов были перевезены на запад: некоторые были взяты с собой, когда их владельцы перебирались на новые земли, открывавшиеся на границе Кентукки и Теннесси, а затем дальше на юг, в Миссисипи и Алабаму; другие были проданы их владельцем или наследниками владельца на большие хлопковые и рисовые плантации на глубоком Юге. В Вирджинии рабы больше не требовались в большом количестве, но на западе их цена росла, поскольку потребность в рабском труде резко возросла. Экспорт рабов превратился в целую индустрию: рабов-мужчин везли в каре по сорок-пятьдесят человек, пристегнутых друг к другу попарно наручниками, с длинной цепью через наручники, идущей по колонне, чтобы держать ее вместе, под охраной конных работорговцев, а за ними следовало столько же рабов-женщин и их детей. Большинство из них были доставлены в Уилинг, штат Вирджиния, "самый оживленный невольничий порт" в Соединенных Штатах, а оттуда на пароходах их переправили в Новый Орлеан, Натчез и Мемфис.* Некоторые отправлялись морем из портов Вирджинии в Новый Орлеан, где также шла оживленная торговля пресловутыми "модными девочками", вызывавшими все большее возмущение аболиционистов Севера и ставшими главной темой романа "Хижина дяди Тома", с которой Гарриет Бичер-Стоу, по меркам девятнадцатого века, столкнулась бесстрашно. Даже если только половина рабов, отправившихся на запад, просто следовала за своими хозяевами, как домашний скот, продажа оставшейся половины принесла прибыль в размере не менее 500 миллионов долларов в деньгах середины XIX века, или около 10 миллиардов
